– Эй, Каннинг?
– Да?
Пат, директор нашего лагеря, подходит к штрафной скамейке, чтобы поговорить со мной, но я по-прежнему не отрываю глаз от льда, где между моими подопечными идет схватка за шайбу. Впрочем, Пат не сочтет это за невежливость.
– Нашел тебе соседа, – произносит он.
– Серьезно? – Это хорошая новость, потому что Пату каждый год отчаянно не хватает тренеров, и это лето не исключение. Парни вроде меня один за другим заканчивают учиться и разъезжаются кто куда. Он стремится собрать у себя в лагере лучших, но лучшие всегда нарасхват.
В этом году один из таких парней – я. Но через полтора месяца мне надо уезжать на тренировочный сбор в Детройт, а значит, Пату придется искать замену. Я оглядываюсь – он смотрит на меня странным, испытующим взглядом, – затем снова поворачиваюсь к мальчишкам на льду. Игра в самом разгаре.
– Будь поласковее с ним, ладно?
Я отвечаю не сразу, потому что мне не нравится то, какой оборот приняла игра. В воздухе сгущается напряжение. Еще чуть-чуть – и сверкнет искра.
– Разве я когда-нибудь был другим? – рассеянно говорю я.
На мое плечо опускается крепкая ладонь.
– Ты нет, а вот твой вратарь еще немного и психанет.
– Вижу.
Смотреть сейчас на площадку – точно наблюдать за аварией. Я знаю, что скоро произойдет, но неотвратимость уже пришла в движение, и остановить ее нельзя.
Марк Килфитер, мой лучший вратарь, отразил сегодня около двадцати шайб. Обладая быстрой реакцией и большим, но подвижным телом он располагает всеми необходимыми задатками отличного вратаря.
К сожалению, в придачу к хорошим физическим данным у него чересчур вспыльчивый темперамент. А одаренный франко-канадский нападающий из второй команды весь день подначивает его – дразнит и издевается при каждой атаке.
Я вижу, какой финт готовится разыграть канадец. На синей линии он отдает пас напарнику, затем, когда вокруг того группируется защита противника, опять принимает шайбу, делает ложный выпад влево, потом вправо… и запускает летающую тарелку в ворота – прямо под носом у Килфитера. Разыграно блестяще, и все прекрасно, пока пацан-канадец не окатывает вратаря ледяной стружкой и не называет его идиотом.
Килфитер швыряет клюшку, словно бумеранг. С такой силой, что она, ударившись о борт, ломается, как спичка. На лед падают два обломка.
Счет, пожалуйста. Я дую в свисток.
– Все, время вышло, закругляемся.
– Почему? – протестует агрессивный форвард. – Еще же есть время!
– Все вопросы к тренеру нападающих, – отмахиваюсь от него я, затем подъезжаю к Килфитеру, который, тяжело дыша, снимает со вспотевшей головы шлем. Ему всего шестнадцать. Пока его ровесники валяются, загорая, на пляже или режутся в видеоигры, он часами выкладывается на хоккейной площадке.
У меня было такое же детство, и я не променял бы его ни на какое другое, но иногда бывает полезно вспомнить, что они всего лишь дети. Поэтому, вместо слов «Идиот, ты угробил клюшку за сотню долларов», я начинаю разговор с другого.
– Парень, кто у тебя любимый вратарь?
– Туукка Раск, – не раздумывая, отвечает он.[15]
– Хороший выбор. – Я не фанат «Брюинз», но у Раска впечатляющая статистика. – Скажи, как выглядит его лицо после того, как он пропускает шайбу?
Килфитер выгибает бровь.
– Ну, он просто делает глоток воды и опускает визор. А что?
– А то, что он не психует и не швыряется клюшками, – с улыбкой говорю я.
Парень закатывает глаза.
– Да понятно, но этот тип, он такой козел.
Я наклоняюсь и отцепляю сетку, чтобы можно было восстановить лед.
– Ты сегодня здорово отстоял. Просто феноменально.
Килфитер улыбается.
– Но ты должен научиться держать эмоции под контролем, и сейчас я объясню тебе почему. – Его улыбка гаснет. – Раск всегда воспринимает свои ошибки спокойно. Не потому, что он лучше, чем мы с тобой, и не потому, что он медитирует или никогда не злится. Просто он знает, что единственный способ выиграть – оставить все это позади. Я серьезно, когда он делает глоток воды, он уже оправился. Вместо того, чтобы говорить: «Черт, как же я так лоханулся», он говорит: «Ладно, теперь у меня появился новый шанс остановить его».
Теперь Килфитер хмуро разглядывает свои коньки.
– Знаешь, что говорят о золотых рыбках? У них такая короткая память, что каждый круг в аквариуме для них словно в первый раз.
Уголки его рта приподнимаются.
– Сильно, тренер Каннинг.
О-ох. Просто убийственно умилительно раз в год на несколько недель превращаться в тренера Каннинга. Обожаю эту работу.
– Будь моей золотой рыбкой, Килфитер. – Я легонько стукаю его по нагруднику. – Выброси из головы все, что наболтал тебе этот тип, потому что в мире полно козлов, которые будут доставать тебя ради удовольствия. У тебя есть талант. И ты со всем справишься. Но только в том случае, если не дашь ему испортить себе настрой.
Килфитер наконец поднимает взгляд.
– Хорошо. Спасибо.
– Давай в душ, – говорю я, отъезжая от него задним ходом. – Потом достанешь кредитку и купишь себе новую клюшку.
Закончив с Килфитером, я расшнуровываю коньки и переобуваюсь в «Конверсы». Тренерам надевать снарягу не надо, только коньки и шлем, так что на мне походные шорты и рейнеровская толстовка из колледжа. А еще меня три раза в день кормят в столовой.
Я уже говорил, что это офигительная работа?
Пока я шагаю к выходу, меня окружают всевозможные памятные стенды на тему олимпийского спорта. На том самом льду, где минуту назад я пытался вразумить шестнадцатилетнего вратаря, сборная США в 1980-м завоевала олимпийское золото. Так что повсюду развешаны фотографии «Чуда на льду». Зимой в этом маленьком городке больше спортсменов на душу населения, чем где бы то ни было. Хоккеисты, конькобежцы, горнолыжники, прыгуны с трамплина – кто только не приезжает сюда тренироваться. [16]
Но когда я открываю стеклянные двери, то попадаю в теплый июньский день. Вдали ослепительно сверкает Миррор-лейк, и я ладонью прикрываю глаза. От Лейк-Плэсида пять часов езды до Бостона и Нью-Йорка. Ближайший к нему большой город – Монреаль, да и тот в двух часах езды. Этот затерянный в глуши обаятельный туристический городок окружен нетронутыми озерами и горами хребта Адирондак.
Настоящий рай. Если вам не нужен доступ к аэропорту.
Но сегодня он мне не нужен. Убивая время до ужина, не спеша иду мимо магазина лыжной экипировки и ларька с мороженым. У меня столько ностальгических воспоминаний, связанных с этим городом, – оттого, наверное, что он мой. Когда ты младший из шестерых детей, то ничего своего у тебя нет. Думаю, именно поэтому я и пошел в хоккей – вся моя семья увлекалась футболом. До тех пор, пока меня не пригласили в «Элитс», на камни Адирондака не ступала нога ни одного Каннинга. Покинуть родительское гнездо, чтобы приехать сюда, для меня, тинейджера, было все равно что отправиться на Луну.
Сейчас четыре часа. Есть время пробежаться или поплавать, но сперва мне надо переодеться.
Все дети и тренеры живут в старом общежитии, построенном к Зимней Олимпиаде-1980 для европейских спортсменов. От катков до него минут пять. Взбежав по ступенькам, прохожу мимо доски с именами былых обитателей этого дома и перечислением завоеванных ими наград, но не задерживаюсь. Несколько лет в этом городе – и вы начнете забывать впечатляться.
Моя комната находится на втором этаже, и я всегда поднимаюсь туда пешком, предпочитая лестницу старому скрипучему лифту. В полутемном холле пахнет мастикой, цветущей снаружи сиренью и грязными носками. В здании, целиком заселенном хоккеистами, без этого никуда.
Шагах в десяти от двери, держа в руках ключи, я вдруг замечаю неподвижно стоящего человека. Одного этого хватает, чтобы напрячься. А потом я узнаю`, кто это.
– Господи!
– Можешь звать меня Весом, – говорит он, отталкиваясь от стенки. – Или Райаном. Ну, или «мудаком».
– Ты… – Мне немного страшно произносить эти слова, ведь он так долго меня избегал. – …мой сосед?
Чтобы чем-то занять руки, открываю дверь. Чувствую, как внизу живота зарождается бурлящая волна радости. Одна только мысль об еще одном сумасшедшем лете в компании Весли… не верится, что это может быть правдой.
– Ну… – В его голосе – непривычная осторожность. И поскольку теперь из открытой двери в холл проникает свет, у меня появляется возможность как следует разглядеть его лицо. Он чем-то встревожен. Глаза запали, челюсти крепко сжаты.
Чудно´.
Вваливаюсь в комнату и бросаю ключи на кровать.
– Я на пробежку. Хочешь, пошли со мной. Насколько я понимаю, ты приехал тренировать, иначе тебя бы тут не было.
Он кивает. Но когда я начинаю снимать толстовку, засовывает руки в карманы и отворачивается.
– Только нам надо поговорить.
– Окей. – О чем? – Можем поговорить, пока будем бегать. Если ты не растолстел после своей великой победы.
– Ладно. – Хмыкнув, он заносит из холла большую спортивную сумку.
– Пат еще на тренировке сказал что-то насчет соседа. Он ведь тебя имел в виду, да? Просто решил развести интригу?
Стоя ко мне спиной, Вес кивает. Затем стягивает через голову свою выцветшую футболку. Боже, он реально огромный. Сплошные рельефные мышцы и татуировки.
Я и забыл, что в наше последнее лето здесь мы были еще пацанами. Кажется, будто это было вчера.
– Нормальная у тебя комната, – отмечает он, переодеваясь в майку и спортивные шорты.
Это правда. Вместо двухъярусной койки здесь две встроенные в стенные ниши кровати, а между ними – приличное свободное пространство.
– Тренерам дают комнаты попросторнее. Шикую уже три года.
Он оборачивается.
– С кем жил?
– С кем придется. – Натягиваю беговую футболку, затем переобуваюсь в кроссовки. На то, чтобы завязать шнурки, уходит еще пара секунд. Мне не терпится поскорее отсюда выбраться и побежать. Может, тогда Вес перестанет вести себя странно и скажет прямо, что у него на уме. – Идем?
Он пинает свою сумку.
– Оставлю ее тут.
– А где же еще-то?
Он морщится. Почему – я не знаю.